В святочно-новогодней обрядности
рудименты ритуала проводов на «тот свет» проявляются в менее явственных формах;
они трудно уловимы под слоем сложных переосмислений в процессе трансформации
символики. Тем не менее проследить их можно в святочном ряжении, и в
специальном исследовании в этом аспекте нуждаются прежде всего «дед» и «баба»,
атрибуты оформления этих персонажей, столь выразительные, как огромная борода у
«старика». Предварительный анализ колядования также дает основания для постановки
вопроса о существенном элементе в нем рудиментов ритуала отправления на «тот
свет», проявляющихся в ритуальных действах колядников, атрибутах маскировочного
оформления их, в югославянских мужских каледках с «коледом» — куклой в
особенности, а также в самых колядках. Выявление рудиментов ритуала проводов на
«тот свет» в святочно-новогоднем комплексе важно как для периода
зимнего солнцестояния — поворота солнца «на лето» — момента, важнейшегов жизни
земледельца, открывающего новый сельскохозяйственный сезон. В такой момент
«вестник» к высшим покровителям играл важнейшую роль.
Предварительное рассмотрение рудиментов
ритуала отправления на «тот свет» приводит к заключению о том, что в славянской
фольклорной традиции они прослеживаются в обычае жечь костры в канун Рождества,
Нового года и Крещенья, в действах вокруг рождественского дерева или полена у
южных славян, пониманию же их сущности способствуют аналоги и унекоторых
западноевропейских народов. Из сложных, многообразных действ с «бадняком»
выделим наиболее показательные моменты, проявляющиеся в
словенских и сербохорватских наименованиях его — «glava», «hreb»; в словенском
обычае садиться на очаг хозяйке дома в сочельник, в восприятии «бадняка»
как живого
существав болгарских ритуальных действах. В связи с этим возникают ассоциации
с венгерским поверьем: в первые минуты рождественской ночи, вслед за полуночным звоном колоколов,
огонь говорит человеческим голесом, жалуясь при этом, что его недостаточно кормят.
Существенный интерес представляет
крещенский обычай греков Малой Азии сжигать на костре чучело демона.
Для понимания процесса трансформации
ритуала от общинного обычая к семейным пережиточным
формам важно положение: в раннее средневековье в сочельник «зажигали большие
костры, вокруг которых собиралась вся община. Позднее, в средние века,
разжигание костров было заменено сжиганием «рождественского полена» в домашнем
очаге ». [...]
Особенно же важен как для изучения
рудиментов ритуала проводов на «тот свет» у европейских народов, таки для
славянских ритуальных действ с «бадняком» хайландский обычай:
прежде чем положить дубовый пень в очаг, его грубо обтесували и обрезали так,
чтобы придать ему сходство с человеческой фигурой. И называлось такое бревно «рождественская
старуха» (Vule Old wife).
Что касается святочного ряжения, а также
и другихдраматизированных новогодних игрищ, очевидным рудиментом ритуала
проводов на «тот свет» представляется севернорусский «умрун» («умран»). Об этом
особенно явственно говорят такиеэлементы оформления маскировки этого персонажа,
как перевязь лаптей, подобная той, какаяу живых, а не у покойников,
принадлежность этой формы ряжения женатым мужикам; самые формы игр
«покойников», воплощающих не мертвецов, а живых, активно действующих
персонажей, вокруг которых сосредоточены ритуальные действа: «...в избу для
посиделок врывается иногда целая артель покойников». Положение о том, что
«умрун» означал первоначально не покойника, а предназначенного к отправлению на
«тот свет», подтверждается аналогиями изстадиально более ранних форм
драматизации того же явления — похоронных игр карпатских горцев и подолян, а
также марийцев и других европейских народов: восприятие покойника как реального
участника ритуальных действ, объектом которых он выступает, имеет в них
многообразные проявления.
Очень большой интерес как с точки зрения
проявлений пережитков ритуала проводов на «тот
свет» в новогодних действах, таки в связи со значимостью ритуальной жеребьевки
в социальной жизни древних славян и в традиционном жизненном укладе славянских
народов имеют подблюдные песни. Возможно, что эти«песни-загадки», загадочные
как по генезису и основном у функциональному назначению, таки с музыкальной точки
зрения, первоначально составляли элемент новогоднего заклинательного ритуала,
содержащий жеребьевку отправителей жизненно важних для общины моментов, и лишь в
процессе распада самого ритуала трансформировались в девичьи гаданья о
судьбе. Думается, что предречение личной жизненной судьбы в древности
происходило преимущественно при рождении, и
рудиментом древнего ритуала являются, например, болгарские
«орисницы», являвшиеся с предсказанием судьбы к новорожденному.
[...]
Подавляющее большинство древнеславянских
языческих празднеств и молений проводилось общественно, являлось «событием»,
совместным заклинанием природы и проводилось не в доме или поселке, а за
пределами житейского бытового круга. Древнему земледельцу нужно было прежде
всего воздействовать на природу, воззвать к ее вегетационной мощи, обратиться к
различным «рощениям», священным деревьям, к водным источникам — родникам (не от
Рода ли?), кладезям, студеницам, к полям в процессе вспашки, сева и во время
вызревания драгоценного урожая. Помимо этих вполне конкретных разделов природы,
где симильная магия просматривается очень легко, существовало еще почитание гор
и холмов, связанное с обобщением природы, с теми рожаницами и Родом, которые
управляли природой в целом, управляли ею с неба, на котором находились.
Общечеловеческим является почитание гор и проведение на них особых
молений,обращенных к тому или иному верховному божеству. Как мы помним, для
праславян это можно предполагать уже для бронзового века.
Религиозное, молитвенное отношение к
силам природы зафиксировано многими древнерусскими источниками. Церковники порицали
( в ХХІ веке этого уже нет ) в своих поучениях обожествление природы, объясняя
это или незнанием истинной веры или же кознями дьявола, который «о вы прельсти в
тварь веровати и в солнце же и огнь и во источники же и в древа и во ины
различны вещи…»
Кирилл Туровский в середине XII в.
радовался, что языческое обоготворение разных разделов природы
уже миновало:«Не нарекутся богом стихии, ни солнце, ни огонь, ни источницы, ни древа
». Впрочем, как показывает этнография, все
эти архаичные культы дожили в том или ином виде до XIX–XX вв. В приведенных примерах обожествление природы идет по двум
линиям: во-первых, культу небесных сил, включая и огонь 
, а во-вторых,
культ растительного начала
, неразрывно
связанного с водой 
Через все источники XI–XIII вв. проходит
описание основных славянских молений, как молений, обращенных к природной воде
(реки, озера, родники-студеницы и т. п.) ради своевременного дарования воды
небесной — дождя. Именно об этом свидетельствует и рассматриваемый в
последующей главе славянский аграрно-магический календарь IV в. н. э. [...]
Фольклор сохранил интересное и очень
архаичное описание зимнего новогоднего обряда и вдали от поселка:
За горою крутою,
За рекою за быстрою
Стоят леса дремучие,
В тех лесах огни горят,
Вокруг огней люди стоят,
Люди стоят колядуют
Ой, коляда, коляда!
Ты бываешь, коляда
Накануне рождества*
______
* Шейн П.В. Великорус в своих песнях,
обрядах, обычаях, верованиях, сказках, легендах и т. п. Великор. № 1046, СПб.,
1898. Т. I. Вып. 1.
КОЛЯДА праздновалась не только под рождество, но и на Новый
год (языческий): «А ще кто в 1 день енуара на коляду идеть, яко
же пьрвее погани творяху, а покаеться — яко от сотоны есть игра та» (Кормч. XIII).
К концу XIII в. празднование коляды было
перенесено на церковный Новый год, начинавшийся с 1
марта: «Коляды — наречаемая ошестъкы и в 1 день марта месяца совершаемое
тържьство» (Срезневский И.М. Материалы … Новг. Кормчая 1280).
______
Интересна долговечность таких
религиозных центров: возникнув примерно в I тысячелетии до н. э. (а может быть,
и в бронзовом веке), они, как показывают польские источники, донесли свою
древнюю языческую сущность вплоть до позднего средневековья XV в. н. э., а на
многих из них возникли христианские церкви и монастыри. [...]
Новогодние гадания и заклинания будущего
урожая, колядки и щедровки, маскарады, медвежьи комоедицы, масленичные разгульные пиры с блинами, обряды, связанные с первым
выгоном скота, поминание умерших предков, празднование урожая и многое другое
все это начиналось в каждой семье, внутри дома, где глава семьи («князь» по
свадебной терминологии) выполнял функции жреца и руководил всем праздничным
церемониалом.
Это положение можно пояснить одним
примером. По свидетельству Саксона Грамматика («Gesta Danorum» XII), у
западных, балтийских, славян жрец храма верховного божества Святовита ежегодно проводил следующий обряд:
«…В жертву Святовиту приносился пирог из
сладкого теста, круглый и вышиною почти в человеческий рост. Пирог ставился в
храме между народом и жрецом, и жрец, спрятавшись за ним, спрашивал у народа —
видят ли его? Когда отвечали, что виден лишь пирог, то жрец желал, чтобы и на
другой год за пирогом его не было видно. Этим обрядом, по мнению ран (племя
балтийских
славян), испрашивалось обилие жатвы на
будущее время; поверье, распространенное и у других славянских народов».
Точно такая же магическая церемония с
пирогами производилась под Новый год на Украине в XIX в., но только происходила
она не в общем храме, а в каждой хате, где в «щедрый вечер» хозяин дома
прятался за горку испеченных пирогов и, созвав домочадцев, вопрошал: «Чи бачите
ви мене?»
Очевидно, древний жрец славян XII в.
совершал в храме в общеплеменном масштабе то, что делали домохозяева,
«огнищане» в масштабе своей семьи в своем доме. [...]
КУТЬЯ. ПРОИСХОЖДЕНИЕ ОБРЯДА ЗАХОРОНЕНИЯ В УРНАХ
.jpg)
Причину появления новых представлений о
какой-то внутренней связи между посудой для еды и местопребыванием праха предка
следует искать, очевидно, в главной религиозной задаче первобытных земледельцев
— в изобретении магических средств для обеспечения своей сытости, благополучия.
Горшок для варева был конечной точкой длинного ряда действий предметов и
разделов природы, обеспечивающих благоденствие земледельца: соха,
вспаханная земля, семена, ростки, роса и дождь, серп, «кош» для увоза снопов,
жерновки для размола и, наконец, печь и горшок для изготовления
еды. Готовые продукты — каша и хлеб — испокон века были РИТУАЛЬНОЙ ПИЩЕЙ и
обязательной частью жертвоприношений таким божествам плодородия, как рожани цы.
Существовали специальные виды каши, имевшие только ритуальное назначение: «КУТЬЯ», «КОЛИВО»** (из пшеничных зерен). Варилась кутья в
горшке и в горшке же или в миске подавалась на праздничный стол или относилась
на кладбище в «домовину» при поминовении умерших. Горшки и миски с едой — самые
обычные вещи в славянских языческих курганах,
но не эти напутственные предметы помогут нам раскрыть связь горшка с прахом,
умершего. Для нас важнее указать на приготовление еды из первых плодов, когда
объектом культа был именно «каши горшок». [...]
____
**Слово «колиба», очевидно, очень
архаичное, индоевропейское, т. к. в греческом ему соответствует koliba B
значении «кущи», «палатки», «шатра». (См.: Дьяченко Г. Словарь
церковнославянского языка. М., 1900. С. 258). Не связано ли с этим слово,
обозначающее ритуальную еду — «коливо» (греч. kolyba): «И жрътва и колива в
празнованиях и в календех». КОЛИВО — кутья из пшеницы, яблок, чернослива, меда,
различных плодов и орехов. (См.: Срезневский И.И. Материалы для словаря
древнерусского языка. СПб., 1903. Т. I. Стлб. 1251).
_______
Аграрно-магическая обрядность навсегда
осталась соединенной с местом захоронения умерших, с домовиной на кладбище, под
которой захоронен в горшкеурне прах предка. Новый обряд захоронения в урне
объединял следующие идеи этого нового периода: представление о бестелесной душе
(сожжение), заклинательную силу горшка для первых плодов (урна-горшок с прахом
предка-покровителя), заклинание плодоносящей силы земли (зарытие урны в землю)
и создание модели дома данной семьи (домовина над зарытой урной с прахом предка
членов семьи).
Чрезвычайно важным аргументом в пользу
того, что эволюция представлений шла, от горшка со СВЯЩЕННЫМ ВАРЕВОМ к
горшку-урне с прахом предка-покровителя, является география и хронология
европейских полей погребальных урн. [...]
ИТОГИ этого основной темы можно подытожить так:
1. В глубокой индоевропейской древности
возник обряд общественного опробования первых плодов, связанный с варкой в
горшке (горох,
каша etc.), именовавшемся у греков (или
у догреческого населения) «таргелосом».
2. Покровителем этого аграрного
празднества у хеттов был Зевс- Тарху, у греков — Аполлон-Таргелий, у праславян,
возможно, Таргитай (позднее — Царь Горох??).
3. В археологических материалах второй
половины II тысячелетия до н. э. нам известны своеобразные
антропоморфные сосуды-печки, которые могли быть воплощением идеи таргелоса как
«горшка для священного варева» и одновременно идеи предка-покровителя. Область
распространения таких таргелосов (карпато-дунайская котловина) соприкасалась на
севере со славянской прародиной, а на юге с греческими и фракийскими племенами.
4. Именно в этом самом регионе в
XIII–XII вв. до н. э. зарождается обряд кремации и захоронения праха сожженных
покойников в ГЛИНЯНЫХ ГОРШКАХ для приготовления еды. Это дает право думать, что
широко распространившиеся по Европе и охватившие славянские земли «поля
погребальных урн» являются выражением КУЛЬТА ПРЕДКОВ,
соединенного с аграрно-магическими
представлениями о предках-покровителях урожая, что и объясняет странное
сочетание праха предка с горшком для еды. Ритуальные горшки, выделяющиеся
особой орнаментикой или явно магическими символами плодородия, известны у славян в зарубинецко-черняховское время.
5. Погребальный обряд, отражающий и
выражающий конкретную форму культа предков на том или ином этапе,
свидетельствует, что с появлением кремации оформился следующий
комплекс представлений о предках: предки связаны с небом, с отлетом в ирье душ
предков; прах предков предается земле, источнику благ земледельцев («священная
земля предков»); принадлежностью и местом отправления культапредков является
дом мертвых, домовина — модель жилища, около которой справляются поминки в дни
радуницы, дни поклонения предкам. Вместилище праха — горшок для приготовления
пищи — связывал воедино идею культа предков и магическое содействие предка
благополучию живых.
****
Сохранность прадедовских языческих
верований в средневековой русской деревне не удивляет нас. По этнографическим
материалам XIX–XX вв. мы знаем множество пережитков, идущих из глубины не
только веков, но и тысячелетий. Русские крестьяне и смерды XII–XIII вв.
оберегали свою веру, откупались от властей особым налогом — «забожничьем» и
оберегали свой красочный праздничный ритуал.
Десятки древних индоевропейских мифов
(иногда в античной, греческой окраске) исполнялись во время зимних или летних
святок. «Кощунников», исполнителей мифологических сказаний-кощун, ставших со временем нашими волшебными сказками,
народ слушал, как мы видели выше, внимательно и в
многолюдстве.
Все это по отношению к крестьянству,
хранителю архаичных традиций, не должно нас удивлять.
Прежние исследователи нередко
переоценивали религиозность и верность православию людей русского
средневековья. Источники, исходящие из недр тогдашнего духовенства, рисуют иную
картину:
«…Мнози ся ленять и зле живуть… не
слушая божественных словес, но аще плясци или гудци [скрипачи] или ин кто
игрець позо-веть на игрище или на какое зборище идольское — то вси тамо текут
[идут] радуяся… и весь день тот предстоят позорьствующе [наслаждаясь виденным]
тамо». [Когда же нас призывают в храм] то «мы позевающа и чешемся и
протягаемся, дремлем и речем: «дождь» или «студено!» или лестно [ложно] ино.
А на позорищех [театрализованных
языческих обрядах на площадях] ни крову сущю, ни
затишью, но многажды дождю и ветром дышющю или въялици [вьюга] — то все
приемлем радуяся, позоры дея [участвуя в обряде] на пагубу душам. А в церкви —
покрову сущю и заветрию дивну и не хотять прити на поученье…»
Свидетельство современника очень красочно
рисует пустующие церкви и многолюдные языческие игрища 
в любую погоду.
В XII–XIII вв. у социальных верхов
русских княжеств изменилось отношение к церкви и к духовенству. Став
частью государственного аппарата и частью феодального класса (монастыри), русское
духовенство очень скоро проявило целый ряд отрицательных житейских качеств
(чревоугодие, сребролюбие, почти официальное взяточничество, лицемерие и т. п.)
и, естественно, утратило свой авторитет «светильников новой истинной веры». Это
обусловило снижение авторитета церкви.
В высших кругах русского общества,
разочаровавшихся в какой-то мере в православных духовных ценностях, росло
стремление к возрождению и обновлению старых народных воззрений, поднятых
теперь на новый культурный уровень.
Появился интерес к высшему божеству,
которое мыслилось не в образе библейского Бога-Отца (Саваофа), а в образе
евангельского Бога-Сына, Иисуса Христа. Его называли «господом». Иногда, для
внесения элемента долговременности, его называли «ветхим деньми» и изображали старцем.
Выбор сына, а не отца — очевидно общее явление в мифотворчестве: Зевс — сын
архаичного Урана. Христианский Бог-Сын, Бог-Свет наслоился на славянского
языческого бога-сына — Дажьбога, сына небесного Сварога. Дажьбог — Солнце, он
«Свет», божество света и жизненной силы. Во второй половине XII в. в условиях
конфронтации с духовенством по ряду ритуально-бытовых вопросов этот древний
языческий субстрат начинает проступать сквозь утвердившиеся формы церковной
фразеологии и искусства. В этом сказывается, очевидно, неугасавшая за века
христианизации деятельность волхвов высшего разряда, тех «волхвов и
волшебников», которые при Владимире I заседали в княжеской думе в ряд с
князьями и боярами.
Возникает культ некоего
неопределенного «Света».
Неудивительно, что церковь в особых
поучениях порицала ( в XXI в. церковь наоборот способствует ) и культ «Света» и
выдолбленных, изваянных «болванов».
Именно в это время, когда возникает
такой опасный соперник христианскому богу-сыну, русская церковная литература
обогащается переводами многими сказаний.
Такое обновление, теологическое
язычество, очистившееся от кровавых жертвоприношений, от убийства
жен на могилах мужей и от других первобытных черт свидетельствовало об
интереснейшем соревновании привнесенного православия с развившимся, поднятым на
новый уровень прадедовским язычеством.
В результате целого ряда сложных явлений
на Руси к началу XIII в. создалось и в деревне, и в городе своеобразное двоеверие, при котором деревня просто продолжала свою
прадедовскую религиозную жизнь, числясь крещеной, а город и княжеско-боярские
круги, приняв многое из церковной сферы и широко пользуясь социальной стороной христианства, не только не забывали своего язычества с его богатой
мифологией, укоренившимися обрядами и жизнерадостными карнавалами-игрищами с их
танцами, музыкой гусляров и пением, но и поднимали свою старинную, гонимую
церковью религию на более высокий уровень, соответствующий расцвету русских
земель в XII в.
Возможно, что религиозно-магическое
отношение к языческому комплексу постепенно отступало на второй план,
становилось все в большей мере традицией (впрочем, твердо охраняемой от гонений
церковников) и во многом переходило в сферу отношений к категориям
эстетическим. Происходила (частично еще в XII–XIII вв.) некая «секуляризация»
языческого искусства, сочетавшаяся с более утонченным теологическим отношением к
прадедовскому язычеству как религиозной системе.
Таков сложный многовековой путь
славянского и русского язычества, складывавшегося из многих, в разное время
возникавших компонентов. Несмотря на тысячелетнее господство государственной православной церкви, языческие воззрения
были народной верой и вплоть до XX - XXI в. проявлялись в обрядах, хороводных
играх, песнях, сказках и народном искусстве.
=======
© Из книги выдающегося историка и
археолога, знатока культуры древней и средневековой Руси акад. Б.А.
Рыбакова - Язычество древней Руси
.jpg)
